Аркадий Насонов.
Несколько слов о выставке
Собирая эту выставку, я намеренно не стал выяснять позицию кураторов, дабы не устраивать соревнований по прыжкам в высоту. Поскольку «Облачная комиссия» обычно избегала манифестов и просто подготавливала на возвышенности удобный пункт наблюдений, то у меня возник бы закономерный спор с кураторами за это место под солнцем, умело скрытое облаками. Поэтому я со спокойной душой согласился на предложенный архитекторами вариант имитации музейного хранения. Когда картины никак не экспонированы, а просто висят. И хотя связи, выстроенные автором внутри серий, утрачивают первоначальную ясность, зато, поскольку картины из одной серии соседствуют с работами из других серий, выстраивается новый сериал и сплетаются новые гирлянды смыслов.
Первый раз я столкнулся с музейной системой хранения картин, когда художественный музей голландского города Энсхеде любезно пригласил меня в свое хранилище, чтобы показать, как там чувствует себя моя работа. Я должен был подписать бумагу об отсутствии претензий. Когда работники музея выдвинули стеллаж и показали мне прибор, поддерживающий температуру и влажность воздуха, уровень моей самооценки пополз на несколько делений вверх. А увидев саму картинку, я едва сдержал слезы умиления. Дело в том, что она висела вверх ногами, и перевернутая фигура, изображенная на ней, больше всего напоминала спящую летучую мышь.
Картинка спала. Пусть спят. Иногда не стоит их будить.
Поэтому во время подготовки этой экспозиции я держал в голове следующую ситуацию. Представьте себе, как некий певец — допустим, баритон — ожидает прихода гостей. Вот он стелет на стол белую хрустящую скатерть. Выстраивает вереницу напитков и блюд. Иногда заглядывает в зеркало, взволнованно поправляя бабочку и распеваясь: «Ми-мииии-мии». Ведь это будет не просто застолье, а небольшой концерт. Он собирается исполнить несколько вещей из своего нового репертуара. Наступает время, к которому были приглашены гости, но почему-то никто не приходит. Так в ожидании проходит час, потом другой. Певец в одиночестве садится за стол, выпивает рюмочку, затем другую, нарушает девственность аккуратно разложенных блюд. Постепенно он опустошает все бутылки и под утро засыпает мертвецким сном прямо за столом. С рассветом его будит звонок в дверь. Помятый, мучимый жаждой и похмельем, он открывает дверь. На пороге — гости. Они радостно аплодируют и просят его исполнить новые песни. Певец откашливается, открывает рот и испускает сиплый стон. Потом, спохватившись, убегает и вскоре возвращается к гостям со стопкой листов. На них — нотная запись новых песен со словами.
В представленной экспозиции первоформы искусства — конус, цилиндр и шар, являясь и финалом, и тупиком зрительской траектории, просматриваются с самого ее начала через зияющие пустоты в ковровой развеске. В ситуации оставленных про запас, законсервированных на время смыслов этот набор художника живет в мучительно повторяющихся световых циклах, застыв в ожидании. В ожидании момента, когда ноты можно будет услышать…
Эту выставку я посвящаю ушедшим друзьям-художникам: Леониду Войцехову, Александру Гнилицкому, Олегу Голосию, Олегу Петренко (Перцу), Александру Ройтбурду, Владимиру Федорову и другим.